Октябрьская революция 1917 г. была направлена на разрушение традиций и устоев российского общества того времени. И эта цель была достигнута в полном объеме. Хотя наука дореволюционных времен непосредственно к числу устоев не относилась, но она была достаточно тесно с ними связана; ученые (в основном университетская профессура), инженеры как часть интеллигенции, рассматривались большевистскими вождями революции в качестве «буржуазных спецов», то есть прислужников классового врага, подлежавшего полному уничтожению. Задачи искоренить науку как таковую не ставилось, но «буржуазную» науку надо было ломать, переделывать в «пролетарскую», а «спецов» перевоспитывать и ставить на службу революции и революционным массам.
Далеко не все учёные приняли такую обстановку. Многие эмигрировали; в качестве примера известен «философский пароход» 1922 года (такой пароход был не один). Питирим Сорокин основал и поднял социологию в США (один из его учеников -- Роберт Мертон). Лев Корсавин (философ), Павел Флоренский сгинули в лагерях, Осип Мандельштам тоже пропал.
Новая власть, хотя в ее руководящих структурах и в центре, и на местах, было очень мало людей образованных33 и культурных, все же понимала, что без инженеров не восстановить заводы, железные дороги, мосты, без врачей -- медицину, без финансистов -- банки и денежную систему и т. д. «Спецов» приходилось терпеть и даже оберегать и подкармливать34, хотя бы до тех пор, пока не появятся классово нечуждые кадры, способные вести хозяйство.
Все идеи, особенно в гуманитарных науках, рассматривались в контексте марксистской теории. Теория относительности и квантовая механика, например, не сразу были приняты. Лорэн Грэхэм (США) написал книгу о науке в СССР35, в которой приводятся ключевые дискуссии, касавшиеся науки. Учёные работали под контролем спецслужб. Только для единиц были мягкие условия (например, Ландау и Капица работали в лучших европейских лабораториях), но и то с риском.
Период полувойны и полуфлирта со «старой» наукой продолжался приблизительно до 1927 г, то есть то время, когда и в экономике власть колебалась (НЭП), и в политике шла яростная борьба разных группировок «верных последователей» В. И. Ленина. После 1927 года учёный мир понёс потери: эмиграция, истребление, деморализация. Освободилось пространство для «новой науки».
Характеристики «новой науки».
Одна из особенностей тоталитарного государства, оформившегося примерно к концу 30-х годов, является его глубокая идеологизация. Коммунистическая идеология, обретавшая с течением времени все более догматичные формы, во все годы советской власти была одним из стержней, вокруг которого строилось общество. И наука в этом обществе должна была быть не простой, а классовой, партийной, марксистско-ленинской, материалистической. В этом качестве она противопоставлялась и противостояла науке буржуазной, идеалистической. Партия и государство, ей полностью подчиненное, официально декларировали, что марксизм и его философская основа -- диалектический материализм (диамат) -- являются единственно верным научным учением, и с позиций соответствия ему оценивалась всякая научная деятельность. Все, что «не соответствовало», объявлялось ненаучным и, более того, классово враждебным, вредным для дела построения социализма, беспощадно подавлялось.
Прежде всего идеологизация сказалась на уровне гуманитарных наук. Философские, исторические, политико-экономические и другие родственные им исследования превратились по существу в подбор цитат из произведений «классиков» марксизма, в пережевывание их и подгонку фактического материала под марксистские схемы. Истинное научное творчество, объективное изучение общества, прошлого и настоящего, советского и зарубежного, было просто невозможно.
В советской России обществоведение во всех его проявлениях деградировало. Способные к серьезной научной работе специалисты «мигрировали» в как можно более далекие от политики области -- древнюю историю, археологию, этнографию и т. п. -- да и там вынуждены были укладываться в прокрустово ложе марксистских догм. Многие важные обществоведческие дисциплины (социология, социальная психология, политология и т. д.) были сведены на нет.
Мало того, помимо аппарата государственного, наука была охвачена еще и партийным аппаратом, которому было сначала фактически, а затем и юридически дано право контроля над администрацией. Членство в партии было обязательным условием продвижения по службе, партийная карьера -- удобной ступенькой к занятию высокой административной должности. При решении кадровых вопросов всякого рода и на всех уровнях партийность была важнее профессиональных качеств и способностей. Бесконечная вереница партийных собраний, активов, семинаров и кружков политучебы, всевозможная общественная работа, стенная печать, почины, обязательства, соревнования -- все это входило обязательными элементами в жизнь научных, как впрочем и всех иных, организаций.
Заполнение анкет требовалось сразу после школы, при поступлении в вуз или на первую работу и далее на каждом шагу -- при поступлении в аспирантуру, смене работы, вступлении в партию, командировании за рубеж, оформлении допуска той или иной формы для участия в секретных работах или знакомства с секретными документами, архивами и пр. Анкеты заменяли тесты, широко распространенные в иных странах и направленные на выявление способностей и склонностей претендентов на работу или учебу. Тестирование считалось буржуазным вывертом, а «чистая» анкета -- решающей положительной характеристикой гражданина. Пунктов, по которым анкета могла стать «грязной», было множество: национальность, социальное происхождение, наличие родственников за границей, репрессированных родственников, пребывание в плену или на оккупированной территории во время войны, членство в какой-либо партии, кроме большевистской (пока она существовала), наличие взысканий по комсомольской или партийной линии и т. п. Анкетный подход закрывал или сильно затруднял доступ в науку многим одаренным людям, крайне негативно сказываясь на качестве научных кадров.
В итоге советское общество, топтавшееся в замкнутом круге примитивизированных партийных догм и все больше отрывавшееся от мира реального, уходя в мир лжи и иллюзий, не выдвинуло сколько-нибудь значительных новых теорий или концепций, позволявших понять происходившие в собственной стране и в мире процессы. Оно безнадежно отставало от мирового уровня как в содержательном, так и в методологическом плане. К России не применима мысль Канта: человек -- цель в себе, а не средство для достижения других целей.
Благоприятное влияние советского государства на науку:
С 1987 года, в связи с Перестройкой, изменились роль и доля участия государства в науке. В частности, в отраслевом и академическом секторах и высшей школе.